Травмировать ногу в драке и стать капитаном в академии «Спартака». Быть самым богатым юниором и приезжать на тренировку на лимузине. Пройти через наркотики, казино, девушек и закончить карьеру. Проиграть все деньги и плакать на плече у тренера. Все потерять и исправиться. Превратиться в друга знаменитостей и стритрейсера.
Вы вряд ли знаете Драгомира Думинику. Но его биография − один из самых интересных сюжетов, что вы узнаете в этом году.
«Папа назвал меня в честь первого югославского президента»
«Мой папа − хорват, мама − русская. Они познакомились в отпуске. Отцу предложили поехать в Сургут и заняться нефтегазом. Там он и встретил маму, а вскоре появился я.
До 12 лет у меня было хорватское гражданство. Отец в детстве возил меня в Хорватию. Потом родители развелись, и я перестал туда ездить. В итоге у меня отняли гражданство из-за долгого ненахождения в стране. Считаю себя русским. Моя родина – Россия. Я здесь родился и вырос. В Хорватии не бываю. Последний раз виделся с отцом лет пять назад. Мы поддерживаем общение, созваниваемся. В Хорватии меня никто не ждет. Мой дом здесь.
Не скажу, что знаю хорватский язык, но могу как-то объясниться. Самое смешное слово? «Курва». Там все так ругаются.
Папа назвал меня Драгомиром в честь первого югославского президента. Это переводится как «дорогой мир», «миролюбивый». Фамилия от папы. Его зовут Ивица. Когда в моем паспорте многие видят «Думиника Драгомир Иванович», то смеются. Но ударение в отчестве падает на первый гласный.
В детстве надо мной как только не шутили: например, «Драго – чебурага». Сейчас в жизни сокращенно называют Мир, Миро. Как переехал из Сургута в Москву, то вообще забыл, что меня зовут Драгомир.
Последний раз был в Хорватии лет семь назад. Хорватского от меня, наверное, ничего не осталось. Там другой менталитет. Очень гостеприимные люди. Они стараются сделать больше, чем могут. Например, человек не может сводить тебя в ресторан, но пытается, нет машины – просит у кого-то другого прокатить. Они все такие.
«Подрался и вышел на матч с травмой ноги. Меня сделали капитаном «Спартака»
Была такая команда – «ВИЗ-Синара». Она заявилась по большому футболу на кубок ДФЛ. Тогда в первый и последний раз я сыграл с Олегом Шатовым в одной команде. Он в то время выступал в мини-футболе за «ВИЗ-Синару». Нам было по 14 лет. На кубке ДФЛ заняли третье место. Я, Олег Шатов, Дима Рыжов, Игорь Горбатенко – мы все там выделялись.
Я стал лучшим бомбардиром, Рыжов – лучшим нападающим, Шатов – лучшим полузащитником. Тогда всех четверых селекционеры забрали в «Спартак». Родителям объявили, чтобы готовили нас к интернату. Но дали понять, что в Москве будет предварительный отбор.
Мама сначала не хотела отпускать. Думала, что через два-три месяца меня вернут домой, и я буду страдать. Но задержался подольше – почти на 2 года. Для меня это была дорога в будущее. Оставаясь в Сургуте, не на что было надеяться.
На отбор привезли где-то 45 мальчишек. После него оставили 25. Тогда мамы и папы ничего не решали, все зависело от таланта ребенка. Не у всех получилось остаться и зацепиться. Шатов на год меня младше – он ушел. Горбатенко – мой ровесник. С ним общался.
Жизнь в академии – это интернат, тренировки… Конечно, скучал по маме, она по мне. Сначала было страшно. Когда первое время приезжал в Сургут, то гордой походкой ходил по городу в экипировке «Спартака». Говорил всем, что я там лучший.
На последний год в «Спартаке» я вернулся в Сургут, чтобы закончить школу. Все так же играл в мини-футбол. Угас, погас… Но имел очень хорошую футбольную школу.
Меня никогда не покидала мысль, что, закончив дела в Сургуте, поеду пробоваться в другие команды. Так и сделал. Объездил кучу клубов. По воле случая подписал первый контракт с минским «Динамо».
А в «Спартаке» у меня случилась травма. Бытовая. Скажем так, головная. Подрались с одним из мальчишек – все друг другу завидовали. Ударился ногой в лестничном проеме об угол, но никому об этом не сказал. Шрам, кстати, остался до сих пор.
Вышел на тренировку и игру с забинтованной ногой. Провел тайм на поле. Люди замечали, что у меня травма, но я терпел. Потом уже сказал, что не могу ходить. Тренер меня простил, потому что я проявил бойцовский характер.
Когда спустя два-три месяца я выздоровел, маме сказали, что меня в команде не ждут и место уже занято. Питал большие иллюзии, чтобы попасть в «Спартак», но потом потихонечку смирился и спустился на землю. Бегал зимой, занимался мини-футболом, тренировался, чтобы пробоваться в команды.
В плане быта и тренировок академия «Спартака» – рай для молодых. В плане закалки сложнее. У нас существовали кланы. Если ты не в клане и сам по себе (даже если ты лучший), то уедешь домой. Надо было дружить.
Это в Сургуте я был один такой, а в Москве таких много. Там я не выделялся на фоне других. По ночам молился, чтобы домой не отправили.
Я три месяца был капитаном «Спартака». По той причине, что тренер узнал о моей порезанной ноге, с которой я вышел на поле. Он сказал команде: «Этот человек будет капитаном, потому что играл с больной ногой. Кто против?». Никто не поднял руку.
«В 19 лет в Белоруссии был почти олигархом. Приезжал на тренировку на лимузинах»
У меня не было агентов и возможностей кому-то звонить. Сначала я поехал в «Амкар», тренировался там неделю. В 16-17 лет мне казалось, что со мной поступают не по-честному и я лучше всех.
Потом приезжал на просмотр в «Локомотив», «Шинник». В Ярославле вышел на тайм – забил два гола. Тренеры до последнего пытались в меня поверить. Я обижался, хотелось плакать по ночам. Мне казалось, что я лучше всех.
Помню, поехал в дубль «Химок». Долго с ними тренировался. После товарищеского матча ко мне подошел тренер, записал данные, дал понимание, что неравнодушен ко мне. Но потом выхожу из душа, и мне говорят: «Никаких хороших новостей для тебя нет».
В глубине души хотел закончить карьеру. Но тогда ко мне подошел агент из Минска. Уже через три дня я полетел с минским «Динамо» на просмотровые сборы в Турцию.
Мне было 18 лет. Глаза горят – вокруг бразильцы, испанцы. Немножко потряхивало. Хотелось взять на себя инициативу. Футбол у меня был неосмысленный.
Провели пару матчей. В них ничем не отличился. Случайно вместе с нами в отеле располагался минский «Партизан». Их селекционер сразу обратил на меня внимание. И в 18-19 лет я получил контракт на 3 тысячи долларов. Для меня это были сумасшедшие деньги, с которыми даже не знал, что делать.
Сразу пошел по магазинам. Было принципиально купить одежду от Dolce & Gabbana и прочих дорогих фирм. В те годы моим кумиром был Дэвид Бекхэм. Я проколол ухо и ходил со вставленной серьгой. Приходил на тренировку и настолько любил и обожал себя: «Смотрите, вот он я».
Я не из богатой семьи: не знал, что такое сходить в магазин и набрать вещей. Но когда получил 3 тысячи на руки (плюс какие-то бонусы), то понял, что могу все. Я попрекал футболистов, которые зарабатывают большие деньги, и говорил: «Какие бы деньги я футболом ни заработал, мое отношение к нему не изменится».
На уровне Белоруссии я стал почти олигархом. Тогда мое отношение к футболу начало меняться. Я ходил по клубам, надевал красивые вещи. Сбылась мечта сибирского мальчика. Время между тренировками я заполнял не ожиданиями и подготовкой к матчам. Это сразу заметил тренер.
В Белоруссии я был легионером и самым высокооплачиваемым игроком до 20 лет в стране. А там так положено, что легионерам нужно платить не менее 2,5 тысяч долларов. С учетом налогов у меня выходило 2,8-2,9. В те годы в Белоруссии я был богом. Мне крышу снесло так, что я позволял себе все.
Зарплату получал в белорусских рублях. Тяжело было считать эти нули. Первую зарплату я снял всю сразу. Делил сумму на 100 или на 10, не помню. Чувствовал себя таким богатым. Все стоило копейки. Первую машину купил с третьей зарплаты – Honda Prelude, спортивная. Мне было 20 лет. Два дня катался без остановок.
Там у меня было много свободного времени. Минск не Москва, где надо из места в место ехать через весь город. Кстати, где бы я ни жил в Белоруссии, везде рядом находились казино. Меня, наверное, везде знали, хотя тренерам говорил, что не играю. Казино – не игромания, а атмосфера, бомонд и новые знакомства.
Самый большой выигрыш – 18 тысяч долларов. Получил как раз в Минске. Это был трехдневный турнир. Участвовали 10 человек, заявка на турнир – 1,5 тысячи. Бывало все хуже. Однажды за ночь проиграл 300 тысяч рублей. Ты выходишь, тебя трясет, не можешь спать и есть, а у тебя тренировка.
Приезжал на базу из казино на лимузине. Выходил на тренировку, мне врач мерил давление и говорил: «Драгомир, у тебя давление 180, тебе нельзя». Отвечал: «Васильевич, вот тебе 100 долларов, подпиши только». Перегибал настолько, что стыдно.
Однажды я не попал в заявку на матч, и меня отправили в дубль. Представь картину: стадион, автобус с командой, подъезжает хорошая машина, из нее выхожу я в рубашке и шортах с девочкой. Иду в раздевалку. Команда ко мне с уважением: «Это Драгомир, на него возлагают надежды».
Молодой тренер что-то рассказывал. В один момент я сказал громче, чем надо: «Да что ты там рассказываешь?». Он опешил: «Драгомир, ты свободен. Без тебя обойдемся». Этот тренер позвонил главному и сказал, что я послал его на три буквы. Ни у кого не было факта, что я его реально послал. Но в тот день я был королем бала.
Это было начало конца и моя главная ошибка. Когда мне было 25-26, то меня все это изнутри съедало. Был момент, что искал команду, но вариантов не было. Тогда я как к родному отцу приехал к тренеру сборной Белоруссии Юрию Иосифовичу Пунтусу в Минск. Зашел к нему домой и сказал: «Хочу извиниться за того парня. Терзает совесть, мне стыдно перед вами». Просил прощения и плакал. Он один из лучших людей в моей жизни.
Агент мне говорил: «Поиграй за дубль пока». Отвечал: «Где я и где дубль?». Мне стыдно за того Драгомира. Мне много всего говорили агенты, тренеры. Я кивал, а сам думал: «Кому вы все это говорите? Я в порядке».
Но одна фраза мне запомнилась на всю жизнь. Как-то тренер позвал меня в раздевалку на разговор. Это был все тот же Пунтус. А он когда здоровался, то глубоко заглядывал в глаза. У нас в контрактах были прописаны запреты на посещения казино, клубов и прочего.
Тренер говорил: «Драгомир, я знаю то, что ты не рассказываешь, и то, что не афишируется. Я тебе слово даю: не считай денег, забудь о них, играй в футбол, старайся, и через пять лет в твоей жизни будут и Bentley, и девочки». Я смотрел ему в глаза, а про себя думал: «Старый, что ты мне тут рассказываешь?».
Думал, что я звезда. В один момент тренер сказал агенту: «Ищи ему новую команду. В коллективе его не любят». Я приходил на тренировку в джинсах. Или приезжал в компании девушек.
Чтобы расторгнуть со мной контракт, нужно было прописать компенсацию, но это риск. Я рискнул. Было два варианта – «Динамо» и «Терек». Поехал в Грозный. Прошел два сбора. Все одобрили. Я на коне. Приезжаю в Минск, говорю всем: «Да где вы, а где я».
Как только я все это говорил, поменялся тренер. В «Терек» пришел Вячеслав Грозный и сказал: «Я вас не приглашал, вы мне не нужны». Я оказываюсь нигде. Проблема в том, что за меня нужно было платить 30 тысяч евро компенсации.
Еду в «Шинник». Провожу там две-три недели. Всем нравлюсь. Агент говорит: «Сделайте ему зарплату 100-150 тысяч рублей, много не просит». А когда он озвучил, что за меня надо еще и платить, то люди просто посмеялись.
Так закончилась моя карьера.
Уже через месяц я был в армии. В разведке. Моя жизнь перевернулась с ног на голову. Так в 21 год я впервые в жизни попробовал водку. Пил больше всех, но не пьянел. Для меня уйти в армию – поставить крест на футболе. Самый большой страх – понимание, что не смогу играть.
В армии я всегда находил время для поддержания формы. Попал в Волгоград. Меня отпускали на тренировки. Когда отслужил, уже никому не был нужен. Тогда меня позвал в «Тамбов» Павел Худяков. Он за свой счет снял мне квартиру, платил премиальные. Буду ему благодарен всю жизнь.
Армия дала мне понять ценности жизни: что такое кусок хлеба, свобода. Счастлив, что сходил туда. Но в первое время проклинал все на свете и всех ненавидел. Думал, все это неправильное и бесхозное. Армия сделала из меня мужчину.
«Нюхал кокаин, а после этого проиграл все деньги в казино»
Когда я приехал в Литву, в Высшую лигу, то сказал, что играл в первом российском дивизионе. Никому не интересно было. Когда тренеру передали, что я полгода выступал на любительском уровне и только тренировался, он ответил: «Да мне по барабану. Здесь он лучший». Почти все игры в Литве я провел в основном составе, попадал в символические сборные.
Был такой момент, когда я ругался с девушкой, а дело шло к свадьбе. Первый и второй месяц – новая команда, игры, тренировки, сборы. А дальше – тоска. Ты один. Меня все угнетало, не выкладывался на тренировках.
Тренер сказал: «Драго, пойдем выпьем». Правда, пиво было безалкогольное. Сел со мной на лавочку и начал: «Ты можешь лучше. Что происходит? Я знаю, что ты играешь в казино, что проблемы в любви. Клуб хочет расторгнуть с тобой контракт. Ты здесь только потому, что я сказал: «Вместе с ним можете убирать и меня». Я на тебя надеюсь, а ты не хочешь ничего».
Тренера звали Гедеминас Ярмолавичус. Сейчас он работает помощником в Чемпионшипе. Ярмолавичус знает пять языков, с каждым футболистом он общался на разных языках. У нас была интернациональная команда: немцы, хорват, американец, я – единственный русский, даже китаец.
Помню, как в одном из матчей я спижонил. Счет – 2:1. Играли с аутсайдером. Вместо того чтобы просто отдать пас, я начал красиво обыгрывать с замахом, пятку подключать, но в итоге ничего не получилось. А в конце нам забили.
Ярмолавичус не знал матерных слов, по-русски плохо говорил. Но после матча подошел ко мне и сказал: «Драгомир, это *** [ужас]». Наверное, единственное плохое слово, которое он знал на русском.
Как бы мне всего ни хотелось, дальше не получилось. Команда находилась на грани банкротства, игрокам не платили зарплату. Когда мы прощались, первый и последний раз в жизни я плакал на плече у тренера.
В Литве я зарабатывал тысячу евро. Плюс питание и квартира. Но вместо девяти месяцев мы отыграли только семь – команда разваливалась. И зарплату мы получили не за семь месяцев, а за пять.
При этом там я забил в Лиге Европы. В сауне в таких случаях говорят, что забил с испуга. Шел прострел, мяч от защитника отлетел ко мне. Я, не глядя, пульнул в сторону ворот – мяч красиво залетел под перекладину. Еще не понял, куда ударил, как команда налетела поздравлять. В раздевалке, конечно, сказал, что так и хотел.
Только представь: еще недавно я ездил на кубок Воронежской области в какую-то деревню, где поле расчерчено мелом, а рядом пасутся коровы, а спустя месяц уже вышел против «Жальгириса» в Высшей лиге Литвы и забил в Лиге Европы.
В Литве я впервые попробовал кокаин. Была последняя игра сезона. После нее мы расходились, потому что клуб закрывали. Частые истории: в самолете или автобусе после игр выпивали пиво, играли в карты, расслабляли мозг и мышцы. После домашних матчей так не делали, после выездов – случалось.
Едем в автобусе. Слышу, что сзади все шутят, улыбаются – обычно такое происходило после нескольких баночек пива. Ко мне подошел Мариос (он сейчас играет в Польше) и сказал: «Драго, пойдем к нам, есть кое-что». Они играли в карты и нюхали кокаин. Я тогда не знал, что они употребляют. Когда попробовал, мне сказали: «Это баловство, ничего серьезного».
Потом уже узнал, что это кокаин. Говорили, это не тот уровень, где могут наказать за его употребление. В тот вечер мы пошли в казино и проиграли все деньги. Наутро уже схватились за голову.
Как-то попал в полицию. Тогда я встречался с девушкой, она прилетела ко мне в гости. В Литве есть такой канал, катаясь по которому на катамаранах можно выйти в открытое море. Хотел показать город, прогуляться с ней, а на следующий день была запланирована игра.
В итоге на катамаране мы вышли в открытое море. Пришлось часа два грести. Нас остановила водная полиция и забрала в отделение. Оштрафовали. Тренер говорил: «Какой же ты дурак. К игре нужно готовиться, а ты на катамаране по морю любимую катаешь».
«В любительском футболе играл с людьми, которые забивали «Манчестер Юнайтед»
В последние годы играл за любительский клуб «Спартак» из Россоши. Это попытка успокоить душу, обмануть ее, а не возможность пробиться в профессиональные клубы. Мне просто требовались тренировки, нахождение в команде, режим.
Как может ощущать себя футболист, который в молодежную сборную вызывался, надежды подавал, играл в командах с бразильцами и американцами, а спустя годы оказался в деревушки с местными парнями? Я когда выходил на поле, то душа плакала. Когда тренер тебе объясняет, куда бежать, хотя сам кроме своей деревни нигде больше не бегал, то хочется послать все *** [далеко] и уехать. В один момент так и произошло: я, не забирая зарплаты, просто ушел.
В «Спартаке» я получал 50 тысяч рублей в месяц. Для Воронежской области я был пиар-элементом: появлялся на телевидении, снимался в клипах. Как Бекхэм в «Лос-Анджелес Гэлакси». Ко мне всегда было внимание. Стоило в гостиницу опоздать на пять минут или прийти туда с кем-то, так на следующий день весь город об этом знал и говорил. Кто-то [другой] пьяным придет – никто не заметит.
Меня там не любили, потому что сильно выделялся. В команде были завистники. А чему завидовать? Что я лучший? Где я мог быть, а где оказался. Тут не завидовать, а сочувствовать надо.
Однажды ко мне пришла девушка, мы с ней побыли, она осталась в номере, а я уехал на тренировку. После тренировки мы с командой поехали в баню. Тренер сказал: «Чтобы никого больше в гостиницу не водил, потому что на тебя жалуются». А все раскручивали так, будто я бордель устраивал.
К тому моменту как я вернулся с бани, прошло уже часа четыре. А комната закрыта, ключей нет. Была зима. Девушка в номере сидела почти без ничего, голодная, холодная. Но все в порядке.
Самое неприятное в любительском футболе – когда игроки в своей же команде начинают высказывать друг другу. Есть такая поговорка: «Чем ниже уровень футбола, тем больше профессионалов». Пусть высказывают, но на футбол приходят же дети, близкие. Одним словом – колхоз.
Ты находишься среди всего этого, и после такого нет никакого желания выходить на поле. Я сам колхозник. Но колхоз – не место рождения, а состояние души. Восприятие у людей там разное. И ты понимаешь, что человеку ничего не объяснить.
У нас было хорошее поле. Натуральный газон. Премьер-лига, наверное, на таких играет. Но бывали поля, конечно, лютые. Например, когда под ногами просто застывший торф. Бегаешь то в гору, то вниз. Спрашиваешь: «Как на этом играть?». Отвечают: «Как хочешь, так и играй. Всю жизнь играли, а ты тут чего-то говоришь».
Однажды попали в дикую раздевалку. Как карцер: четыре стены и одна лавочка. Говорю тренеру: «А как тут переодеваться, как играть?». Их тренер отвечает: «*** [блин], 20 лет играли без тебя. Менять, что ли, что-то собираешься?».
На игры мы добирались на разных автобусах – минивэнах или пазиках. Как-то приехали на матч, а автобус негде было поставить. Наш водитель припарковался прямо за воротами. Картина такая: идет матч, я бью пенальти, а за воротами в автобусе сидит наш водитель. Он курит и пальцем показывает, куда бить. Я в этот момент так засмеялся, что минут пять не мог ударить.
На трибуны приходят так называемые эксперты. Это деды, которые постоянно говорят: «Да прими ты мяч, обработай». Как говорится: «Вижу поле, мяч, игру – я на лавочке сижу». Все везде играли, все эксперты. Один раз сорвался на такого: «Дед, *** [блин], вот выйди и обработай. Ты кроме бутылки водки ничего в жизни не обработал». Мне стыдно за это, правда.
В любительском футболе нет условий. В Москве где-то есть спонсоры, которые платят игрокам какие-то деньги, арендуют стадион, предоставляют экипировку. На нем денег не заработаешь. Тут встречаются и стриптизеры, и грузчики, и водители. В нашей команде были ребята, которые работали на заводе охранниками или продавцами. Было такое, что после смен приходили на матч.
Но на любительских полях встречал и людей, которые забивали «Манчестер Юнайтед». Есть такой Николай Бородин. Он забивал «МЮ» за «Ротор». И я с ним играл за «Спартак» из Россоши. Человеку дали зарплату 60 тысяч, и он забивает разным областным командам.
Еще играл против Дмитрия Аленичева, Евгения Алдонина. Но в любительском футболе встречаются люди разного уровня. Например, те, кто зашивает бутсы или клеит наждачку, чтобы не скользить по полю. Априори уважаю любого человека, с которым вышел на газон, только за то, что он любит футбол.
В этом году меня звали в Грузию и Армению. Но все ожидания оборвал случай – авария, в которой я стал виновником. Тут и случайность, и моя вина. Чуть превысил, зазевался на светофоре. Случилась авария, пострадал человек, но с ним все в порядке. Так как человек пострадал, мне на полтора года запретили выезд за границу, поэтому ни в какую команду я не поехал.
Не хочу показаться высокомерным, но любой клуб второй лиги будет рад меня видеть. Я поддерживаю форму, у меня есть опыт взрослого футбола. Мне даже поступали предложения из Словакии и США. В МЛС меня звали на просмотр. Не скажу, что за клуб, но это не «Лос-Анджелес Гэлакси». Все было на бумагах.
Лучше находиться вне футбола, чем скитаться по вторым лигам. Я не поеду в ПФЛ за 30-50 тысяч рублей в какой-нибудь Смоленск или Брянск, чтобы сидеть с молодыми парнями в общагах. Перерос этот футбол и эту жизнь. Есть любимая фраза: «Я не мучаю ни себя, ни футбол».
В ФНЛ тоже не пойду. Это уровень деревообрабатывающего завода. Если у меня будет возможность посмотреть пятую серию «Полицейского с Рублевки» или матч «Химки» – «Сочи», то выберу первое. «Спартак-2» или «Краснодар-2» туда не отношу, потому что там играют техничные ребята. Там не кричат: «Володя, *** [блин], выбей мяч, если не знаешь, что с ним делать».
В Европе ребенку никогда так не скажут. Не знаешь, что делать – играй в PlayStation. Не видел в Европе такого, чтобы защитник при прессинге нападающего выбивал мяч в аут. А в России за это еще и хлопают. Поэтому сборная России есть там, где она есть. ЧМ-2018 – случайность.
Показатель футбола в стране – ее сборная. А у нас из техничных игроков – Головин и Миранчук. Зобнин? Это электричка «Москва – Орехово-Зуево». Да, пашет, но пахать и я могу. У того же Головина сейчас в «Монако» нет роли лидера. На его месте в свои 22 года уже через две недели купался бы в Монако с девочками.
«Сказал Шатунову: «Это тебе не микрофон держать. Тут надо шевелить своими кеглями»
В ночной жизни Москвы я небезызвестный человек. Когда я переехал в Белоруссию, у меня случилась череда знакомств. Везде меня представляли как футболиста. Потихоньку это разрасталось.
Не работаю ведущим, но являюсь лицом вечера. Провожу какие-то конкурсы, вручаю победителям призы. Не считаю себя человеком, который чего-то добился. Я человек, который много потерял из-за глупостей и ошибок.
Есть такая популярная в Азербайджане певица Sevil Sevinc, которая представляла Азербайджан на Евровидении. Она случайно увидела меня на эфире у Бориса Корчевникова. Меня пригласили, предложили небольшой гонорар. Было приятно, что я тот идеализированный парень, которого хотели видеть в клипе. Режиссер сказал, что я хороший актер. В клипе мы гуляли по Рублевке, катались на Maybach. Красиво получилось. Я играл главную роль.
После этого звали на всякие проекты – «Дом-2» и прочее. Но это не мое. А клипы ничего не дадут. Сегодня тебя увидели по телевизору, а завтра уже забыли. Но для меня это была маленькая мечта детства, чтобы попасть в какое-то кино.
Самое дорогое мероприятие, которое вел? Где-то 400 тысяч рублей. Купил машину. Это даже не мероприятие. Посодействовал одной известной личности из сферы кино встретиться с ее будущим мужем. Это была его благодарность.
Из звезд дружу с Ираклием Пирцхалавой, Ольгой Бузовой, Степой Меньшиковым, Митей Фоминым, Сати Казановой. Для меня это такие же люди, как и я. Многие меня любят за то, что я не возвышаю кого-то – плевать, дворник перед тобой или артист.
Больше всех зацепил, наверное, Юра Шатунов. Все это в силу каких-то личных моментов. Он насколько грустный, настолько и веселый. Юра в минуту может поменяться и уйти в себя. Самое запоминающееся знакомство – именно с ним. Я играл в казино, где встретился с музыкантами Сергеем Крыловым и Андреем Разиным. В тот момент даже не знал, кто эти люди. Они предложили полететь в Сочи на какой-то футбольный турнир между звездами.
Прилетаем. Они меня знакомят с Шатуновым. А я любитель поюморить. Юра раз мяч не принял, второй. Говорю: «Это тебе не микрофон в руках держать. Тут надо шевелить своими кеглями». Так у нас и пошел диалог. Через минут 10 стали друзьями. Его жена давала мне в руки сына Дэнниса.
Последние три года с ним не общаемся. Когда познакомились, постоянно поддерживали общение.
По натуре у нас с ним одинаковое – отношения с матерями. И у меня, и у него они отсутствуют. От него отказалась мама. Когда мои родители разводились, мама сказала: «Будешь общаться с отцом – ты мне не сын».
Последние 11 лет у меня нет никаких отношений с матерью: ни звонков, ни переписок, ни встреч. Когда прилетаю в родной город, все равно не вижусь. Кто-то может подумать, что я страдаю какой-то звездной болезнью. Но старшая сестра приняла мою сторону и не общается с матерью, находясь с ней в одном городе.
«Меня лишали прав на два года. До этого еще четыре раза отбирали»
Стритрейсинг начался, когда я пришел с армии. Всегда любил машины, всегда любил гонять. Увлечение пошло с Белоруссии, когда купил себе первую спортивную машину. Вся раскрашенная, в наклейках – все как и мечтал в детстве. Мне сказали, что она зарегистрирована в клубе по стритрейсингу.
Никогда не учился профессиональному вождению. В 18 лет отдал 10 тысяч рублей за права и с того времени не прочитал ни одной книжки по ПДД – просто сел и поехал. Начал кататься и понял, что у меня очень хорошо получается. Мне многие это говорили. Кто сядет со мной в машину, скажет, что это была лучшая поездка в жизни.
Первый раз сел за руль в 17 лет – катался на Mercedes. Желание покататься и послушать музыку пересилили все страхи. Во второй раз сел за руль «десятки» и разбил ее.
Я азартный человек по жизни. Когда стало получаться, участвовал в любительских гонках. В итоге азарт привел меня в стритрейсинг. Впервые попал на гонку в Москве 2,5 года назад. Участвовали шесть машин, и я выиграл.
После этого почувствовал запах крови. Не буду скрывать: сменил походку, начал немного врать и говорить, что я гонщик. Этот блеф и спонтанная шутка понесли молву по городу, что я реально гонщик.
Стритрейсинг – это своя тусовка, определенный контингент людей – от 25 до 35 лет. Старше не встречал. Не видел там людей, у которых есть семьи, у которых есть, чем рисковать. Туда идут люди больные, шальные и любящие машины. Там люди за победу в гонке готовы жизнь отдать. Не важно, сколько денег у тебя в кармане, важно – на какой машине ты приехал.
Гонки могут быть легальными и нелегальными. В Минске их допускали. Оговаривались трасса, время, машины. Самоорганизованная тусовка. Кто-то собирается дома покушать торт или выпить водки, а кто-то гоняет по ночам.
Как это проходит в Москве: вносятся денежные взносы, есть представители от каждого района, выигрываешь гонку среди всех – ты лучший и вправе представить город в других странах.
Я участвовал в гонках от Москвы в Армении и Казахстане. Там такой уровень гонщиков, что они, наверное, спят и видят, как перебирают двигатель и прочее. Этим надо болеть.
Однажды я проиграл 200 тысяч рублей. В тот момент меня захлестывали эмоции, какой-то понт. Это была гонка один на один.
У меня риска погибнуть никогда не было. Лично смертей не видел. Но есть история одной девушки, которая сказала парню: «Поехали домой, ты эту гонку не выиграешь». Тот ответил: «Если я выиграю, ты на глазах у всех извинишься». Парень поехал и разбился насмерть. Самая большая глупость в его жизни.
Меня лишали прав на два года. До этого еще четыре раза отбирали: это и превышение скорости, и несоответствие документов автомобилю, и оказание сопротивления полиции. Я никогда ценой хулиганства или каких-то желаний не создавал угроз для жизни кому-то. Не приветствую истории, что кто-то сел пьяным за руль и радуется этому. Это не про меня.
Самая высокая скорость, которую развивал, − в районе 240 км/ч. Полиция не ловила, но камеры фиксировали. Там уже не поспоришь – лишение прав и все остальное.
За все это время разбил только одну машину. Глупая история. Ехал, смотрел параллельно в телефон, тыкал пальцем. Когда поднял голову, увидел, что мигает желтый свет. Останавливаться нельзя – я только добавил. Никто не умер».
Другие материалы от Николая Живоглядова:
Главный тренер без опыта покоряет Россию. Мы с ним поговорили
«Знакомый продал футболку «Барселоны» и сделал дома ремонт». 10 лет собирать майки
